На вопрос, не делатель ли он фальшивых бумажек, он отвечал, что делатель, и при этом случае рассказал анекдот о необыкновенной ловкости Чичикова: как, узнавши, что в его доме находилось на два миллиона фальшивых ассигнаций, опечатали дом его и приставили караул, на каждую дверь по два солдата, и как Чичиков переменил их все в одну ночь, так что на другой день, когда
сняли печати, увидели, что все были ассигнации настоящие.
Неточные совпадения
— Скажи ему, чтобы он с себя антихристову
печать снял, тогда и не будет у него ни воров ни убийц. Так и скажи ему.
И, прежний
сняв венок, — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него,
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело.
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его
печать.
Теперь, милая Настенька, теперь я похож на дух царя Соломона, который был тысячу лет в кубышке, под семью
печатями, и с которого наконец
сняли все эти семь
печатей.
Я не тронул
печатей, но
снял с петель все двери и все-таки дал спектакль.
— Это тебе должно быть внушительно теперь, где вера действеннее: вы, — говорит, — плутовством с своего ангела
печать свели, а наш сам с себя ее
снял и тебя сюда привел.
— А это уж не от нас, а от божьего соизволения. Чудо было… Это когда царь Грозный казнил город Бобыльск. Сначала-то приехал милостивым, а потом и начал. Из Бобыльского монастыря велел
снять колокол, привязал бобыльского игумна бородой к колоколу и припечатал ее своей царской
печатью, а потом колокол с припечатанным игумном и велел бросить в Камчужную.
Герой мой Сашка тихо развязал
Свой галстук… «Сашка» — старое названье!
Но «Сашка» тот
печати не видал
И недозревший он угас в изгнанье.
Мой Сашка меж друзей своих не знал
Другого имя, — дурно ль, хорошо ли,
Разуверять друзей не в нашей воле.
Он галстук
снял, рассеянно перстом
Провел по лбу, поморщился, потом
Спросил: «Где Тирза?» — «Дома». — «Что ж не видно
Ее?» — «Уснула». — «Как ей спать не стыдно...
Я
сняла с этих бумаг копии, а конверт запечатала своею
печатью и послала в Ливорно к графу.
Дней через шесть на мельницу приехало следствие.
Сняли план мельницы и плотины, измерили для чего-то глубину реки и, пообедав под вербой, уехали, а Архип во все время следствия сидел под колесом, дрожал и глядел в сумку. Там видел он конверты с пятью
печатями. День и ночь глядел он на эти
печати и думал, а старуха-верба днем молчала, а ночью плакала. «Дура!» — думал Архип, прислушиваясь к ее плачу. Через неделю Архип шел уже с сумкой в город.
— Зачем бросать, подымать некому… А вот ежели вы, господин, завтра о полночь
печать с арбуза
снимете, так и быть, нонче душу из вас в сонном естестве выну и на часок ее туда контрабандой доставлю. Насчет энтого присяги не принимал. По рукам, что ли?
На столе лежала раскрытая большая книга, церковнославянской
печати — Минея-Четия, как узнала потом Полина. Старый, как лунь, поседевший, лакей, приятной наружности, при входе гостей тихо приподнимался,
снимал с носа очки и, положив их на книгу, почтительно кланялся.
(Примеч. автора.)] рассматривает чету, как близорукий мелкую
печать, оправляет ее, двумя пальцами легонько
снимает с нее пушок, снежинку, одним словом все, что лишнее в барских палатах, и, наконец, провозглашает ставленников из разных народов.